— Случайно обнаружили у госрегистратора, что наши договора перерегистрированы на другую компанию. Оказалось, что была фальшивая печать, но настоящая подпись директора одного из наших предприятий, обиженного на какие-то условия.

— Мы сразу дали опровержение в Минюст. Написали заявление в полицию о подделке документов, фальсификации.

Дело было летом — пора горячая, работы много. Но все-таки удалось достаточно быстро блокировать этот процесс. Минюст остановил регистрацию и той, и другой стороны. У нас возникла пауза. Пока не регистрировались договора, управление внутренних дел пыталось вести какие-то следственные процессы. Но на деле, как оказалось, это была абсолютная фикция. Они брали к исполнению, но не исполняли ничего, никаких следственных действий не предпринималось. За это время у нас поменялось порядка 6 следователей. Пока новый вникнет, его отстраняют, или же он самоустраняется. Прокуратура нормально сработала, дала «зеленый свет» полиции открыть уголовное производство по статье «мошенничество». Но все закончилось на уровне «возбуждения».

— Да. Дело в том, что у рейдеров высокое покровительство в регионе. Плюс у них были далекоидущие намерения — как-то присвоить урожай. Убрать его под предлогом уже зарегистрированных земельных паев.

При этом ими было созвано так называемое собрание наших пайщиков, на котором присутствовали 10-15 человек из сел, где мы арендуем земли. Мы, к сожалению, этого не заметили. И пайщикам пообещали светлое будущее, если перейдут на сторону захватчиков. Но ситуацию это не поменяло — люди остались с нами.

— В общем-то началась настоящая война. К нам входят в поле с комбайнами. Мы стоим напротив комбайна безоружные. Агрономы, экономисты стоят, держатся за руки, чтобы не пускать технику. Понимая, что или такая ситуация заставит кого-то или слечь с сердечным приступом, или кто-то может просто физически пострадать, обращаемся в государственную охранную структуру. Выводим охрану на поля. Бандюки говорят: «Эй, пропадет же урожай». Я отвечаю: «Пусть пропадает».

Вот это противостояние шло 4 месяца. При этом приезжаешь в кабинет к чиновникам, которые должны вмешаться, — все улыбаются. Мол, чем сможем — поможем. А потом налетчики нам говорят: «Ну, что же вы ходите по кабинетам? Вы с одной стороны заходите, а мы — с другой». Это чистой воды коррупция, которая проела наше общество.

— В высокие региональные кабинеты. И не на уровне района, а в кабинеты выше.

— Ну, замы там, наверное, даже и не ходят. Уровень первых лиц.

— Мне удалось отстоять урожай. Часть, конечно, потерял. Что-то полегло, что-то просыпалось, что-то повреждено было уже по времени.

— Я заплатил цену. Цена этого вопроса была достаточно высокой. И, как вы понимаете, не только моральная.

— Да, именно так.

— Точную сумму не могу назвать, к сожалению. Но, поверьте, средней температуры по палате нет. Вот говорят, что у рейдеров есть расценка в расчете на 1 гектар — это не совсем так. Особенно когда идут «дикари». Они не гнушаются никакими методами. Был момент, когда та сторона вывела на поле 10 бабушек, которые говорили, мол, мы с вами не хотим дальше работать.

— Вот, я прихожу в органы и говорю: «Надо же как-то мои интересы защищать». А органы в ответ: «А мы против народа-то не пойдем». А кто народ в данном случае? Разбираться не хотят. То есть у меня был один выход — воевать в одиночку. Самое дикое было, что после того, как я все эти вопросы уже решил, руководство региона заявило, дескать, мы же вам помогали.

Когда ты теряешь оборотку с этой земли, то иногда думаешь — оно того стоит? Я тогда немало пережил. Во-первых, не умею проигрывать. Я не проиграл, но и не выиграл. Потому что ценой этого вопроса стал «договорняк». Знаете, я очень горячо поддержал события 2014 года. Теперь я понял, что пока силовая ветка власти не будет служить интересам государства и каждого гражданина, ничего не изменится. Так и оказалось.

— Нет. Меня трогали, но по-другому (улыбается — прим. ред). У меня требовали долю в бизнесе. Но, вы знаете, я отстаивал свои интересы тогда в судах. Я тогда выигрывал суды. А сейчас — беспредел. В какой суд вы пойдете? Где независимый суд?

— Предавать огласке — значит, вызвать на себя дополнительный огонь. Я бы в 2012-м или в 2013-м предал огласке. А после 2015-го я предпочитаю все делать молча.

— Кто реагирует? СМИ снимают сюжеты о чиновниках-коррупционерах, которые после такой огласки должны сразу же класть заявление на стол… Но нет, они дальше работают. Глас народа — это в никуда и никому. У нас в регионе — так точно, кстати, там многие СМИ карманные.

Куда кричать? Вот, допустим, Минюст — мы же закричали. Министерство говорит: ок, ребята, понимаем, беда у вас, имеете сутки на выяснение обстоятельств, фальшивые или не фальшивые печати и т.д.

Но потом мы приходим в полицию и говорим, что нам нужна экспертиза, вам нужно изъять печать у преступников. А органы отвечают: так у нас некому. Людей у нас нет, квалификации на проведение обысков нет. Того у нас нет, этого нет. Ну и в результате что? Время упущено. Вы же понимаете, как это можно расценивать?

У меня не паранойя, но я это расцениваю как «узаконенное» нарушение своих собственных интересов. Писать жалобу на действия? Кому? Поверьте, у нас в области все печально. Здесь отстреливают собственников агропредприятий, фермеры куда-то бесследно пропадают. И это ситуации последних нескольких лет.

— Один раз.

— Нет никаких гарантий.

— Я думаю, что был заказ. И предполагаю, от кого. Это весьма уважаемая компания. Мы им мешали именно в нашем регионе. Самое обидное то, что у меня очень высокое мнение о работе этого холдинга и по поводу его владельца. Но методы его замов, мне кажется, слегка вызывают брезгливость. Т.е. была ситуация, когда мне сказали: смотри, или вот ты отдашь кусок или мы у тебя заберем все. Не получилось. Я был настороже, но, опять же, я не выиграл.

— При желании они могли бы дожать.

— Да, банально купили. Мы в 24 часа освободили его от почетной должности. До этого видели, что у человека определенные недостатки. Он скрытный. Но это такое, каждому свое. Главное, чтобы справлялся. Но в какой-то момент, видимо, захотел больше.

— Не было никаких небрежностей. Мы всегда очень щепетильно относились к бумажной форме. У нас если заключается договор, то пайщик должен подписать все экземпляры. Один должен быть на руках у человека. В игрушки с пайщиком играть никто не собирался.

— Нет. Они с пайщиками не работали. Только организовали фейковое собрание, ним и ограничились. Ну, и бабушек собрали. Чтобы сказать: вот, мы провели процедуру собрания. Мол, на ее основании создаем там какое-то свое предприятие и бла-бла-бла. И все.

— Никак. Абсолютно инертно. К тому же среди налетчиков были выходцы из села, где мы арендуем земли.

— Мы не довели дело до судов. Вернули себе все, что у нас отобрали.

— Абсолютно. Деньги на ветер. У них там тоже все схвачено.

— Да, читал, все очень достоверно описано. Но важно понимать, что на меня напал худший вариант пай-хантера. Человек, который работает в «серой зоне», отбивает то, что уже плохо лежит.

А в моем случае был условный «черный» пай-хантер, он идет по-живому, работая с подделками, фальшивками, не заботясь о том, «всплывут» они или не «всплывут». Почему они не «светятся» нигде? Потому что это смычка криминала и власти. То есть в суды идешь — суды они отыгрывают, в полицию идешь — полиция не отрабатывает. Ну и все такое прочее.

Что касается «серых» пай-хантеров, таких мы видели. Кстати, они предлагали нам свою помощь. Но мы обходились без них. Перезаключали договора с согласия собственника. Пытались они и забрать наши земли. Гнали их, как шведов под Полтавой.

Да что тут говорить, каждый год мы видим гонцов, которые приезжают, развешивают листовки с призывом, мол, вот, селяне, давайте переходите, у нас самые выгодные условия. Мы вам даем за 25 лет вперед денежную оплату паев. Мы вам даем социальные блага. Ну и вообще райские яблочки. Хотя это еще более-менее цивилизованная схема.

— Самое первое — будьте внимательными к тем, с кем работаете. Далее — документооборот. Первичка должна быть в идеальном состоянии. Везде зарегистрированная, прошедшая нотариат. Все договора должны быть проархивированы, подписаны, пронумерованы. То есть совет №1 — держите свои документы в порядке.

Второе — заглядывайте все-таки в Госреестр. Это сейчас очень дешевая услуга, практически копейки стоит, заглядывайте, что с вашими землями.

Третье — отслеживайте настроения пайщиков, куда они смотрят. Есть ли у них повод для недовольства, почему он возникает. Кто его создает? У вас должна быть своя служба безопасности или определенное лицо, которое будет контактным для людей.

— Да. И нужно определять этих ЛОМов. Потому что наемные директора сельхозпредприятий не считают своим долгом опуститься до уровня пайщика. Дальше — работа с сельсоветами. Вот здесь мнения расходятся у специалистов, как с ними работать. Одни говорят: ничего не надо делать, достаточно мотивировать председателя сельсовета, он будет хорошо дышать, и вам будет хорошо.

— Естественно. И наконец, нужно все-таки работать с самим регионом. А это освещение, дороги, вывоз мусора, церкви, школы, детсады, спорткомплексы.

— В первом. Мы недооценили человеческий фактор, настроения рядом работающих людей. Были обстоятельства, которые как бы намекали на необходимость проверить человека. Велась давно некая подрывная деятельность против предприятия. И мы, наверное, недооценили угрозу, которая могла исходить от него. Думали, собаки лают — караван идет.

— Как раз нет, как ни странно. При том, что процент паевой у нас всегда был один из самых высоких в регионе. Но имело место другое. Приходили пайщики к директорам предприятий, а те им: мне некогда с тобой разговаривать. Выходит дед из кабинета с затаенной злобой, мол такие-сякие-перетакие. Еще до сих пор есть человек 10-15, которые говорят, что мы не будем с этими директорами работать.

Поэтому индивидуальная работа должна проводиться. Она много значит. Налаживание здоровых контактов важно, потому что пайщик, а не мы, владелец земли.

— Пока их не затронуло — им это не интересно. Вот когда коснется — я думаю, что они ко мне обратятся. Потому что в районе знают, как я отбился...

— У нас появилась служба безопасности, кадровая политика, поставлен менеджер, тесно сотрудничающий с сельскими активистами, населением и сельсоветом. И после этого случая всем стало ясно, что потерять можно многое, поэтому защищаться нужно, еще даже не думая о нападении. Время такое: быть готовыми ко всему.